В 1923 году Фицджеральд отложил все свои предыдущие прожекты и последующие три года посвятил себя кропотливой работе над одним из самых значимых своих романов, к написанию которого он подошел чрезвычайно серьезно и филигранно. Прежде чем выйти в публикацию, автор многократно редактировал свою рукопись, пытаясь сделать из «Великого Гэтсби» нечто грандиозное. Фицджеральд делал на него большую ставку. И, несмотря на то, что в начале его работа не получила широкого признания и не вызвала громкого резонанса среди своих современников, - а во времена Великой Депрессии и Второй мировой был и вовсе забыт, - в пятидесятых годах, спустя десятилетие после смерти писателя, роман, наконец, получил долгожданную популярность среди читателей. У критиков упала пелена с глаз и «Великого Гэтсби» объявили шедевром американской литературы, символом «эпохи джаза», который впоследствии стал на родине обязательным для чтения в средних школах, а в 98-ом году случилось немыслимое, о чем Фицджеральд скорей всего не помышлял даже в самых смелых фантазиях: роман стал вторым по списку «100 лучших романов 20 века по версии издательства Modern Library».
При прочтении «Великого Гэтсби» у меня почти сразу возникло предположение, что с главным героем Фицджеральд отождествлял непосредственно себя и вдохновение свое также черпал из собственной жизни, опираясь на биографии существующих людей. В строках часто чувствовалась некая эпистолярная документальность событий. И чутье меня не обмануло. Лето 1922 года Фицджеральд, подобно своему герою-рассказчику Нику Каррауэю, также провел на восточном побережье Лонг-Айленда, где жил напротив богатой виллы Фуллера-Макджи, человека, скандально обанкротившегося и прогоревшего на крупных махинациях, что вызвало много шума в прессе. Именно он стал прототипом его главного героя - Джея Гэтсби.
Во время, да и после, прочтения романа я много раз задавался вопросами «Зачем был написан роман?» и «Что этим романом хотел сказать автор?» и не сразу находился, как на них ответить. Казалось бы все должно быть ясно сразу. Ключевой темой является несчастливая судьба молодого нувориша Гэтсби, который являет собой ось романа, вокруг которой вращается все остальное, включая жизненные перипетии самого рассказчика.
Но образ Гэтсби, как был, так и остался каким-то расплывчато-туманным и недосягаемым, по причине того, что рассказ велся со стороны постороннего наблюдателя Ника, который не так уж глубоко копнул в его закрытую миру душу. В начале эта загадочность и неуловимость внутреннего устройства интриговала и даже разжигала некоторый интерес к протагонисту, но в итоге, так и не раскрывшись до конца, оставила ощущение незавершенности. Причем совершенно неуместной. Ибо в конце, когда с героем жестоко расправился непредсказуемый фатум, в сердце даже ничего не екнуло. Кому, собственно, сопереживать? Я ведь так толком и не узнал, кто же такой – этот Великий и Несчастный Гэтсби. Когда я прочитал «Преступление и наказание», я знал, кто такой Раскольников. Когда я прочитал «Отцы и дети», я знал, кто такой Базаров. Но прочитав роман американского классика, я так до конца и не понял, кто был этот загадочный Джей Гэтсби.
Автор срезал кожуру, но так и не добрался до сердцевины.
А вышло так по причине того, что Фицджеральд сделал в романе двух главных героев, что не пошло книге на пользу. Как ни старался писатель вынести судьбу Ника-повествователя за скобки, акцентируя внимание на образе Гэтсби, в итоге он же, то бишь образ Ника, умудрился перетянуть на себя одеяло, что родило полную расфокусировку сюжета. Получилось, что он уделил излишнее внимание тому, кто не представлял для читателя особого интереса и не раскрыл должным образом того, кто являлся центральной фигурой.
Если бы, например, роман шел от третьего лица, Фицджеральду на правах независимого от событий рассказчика можно было бы расковырять каждую душу (в том числе и Ника), вывернув наизнанку все самое вкусное, чего и ждет читатель при прочтении романа. Но, как говорится, хозяин-барин. Не мне судить.
Здесь, кстати, имеется тоже свои ляпы. Вроде весь роман Ник повествовал лишь о тех событиях, свидетелем которых он являлся, а под конец выдал в подробностях сцену, при которой не присутствовал. А именно – сцена, когда Михаэлис сидел с помешавшимся Уилсоном. Ник в это время ехал мимо на поезде и как он потом об этом узнал в таких подробностях, не совсем понятно.
Итак, с главными героями вроде разобрались. Поехали дальше. Помимо описания судьбы Ника и Джея Фицджеральд явно хотел показать бездуховно материалистическую суть «золотой молодежи», жирующую на останках Первой Мировой войны, начиная с демонстрации праздного досуга американцев в угаре паров сигарет и этилового спирта, заканчивая зарисовками декадентского устройства любовно-семейного уклада, где лицемерие и измена давно стало нормой.
Так как Фицджеральда едва ли можно было бы назвать сатириком и обличителем, быт американской буржуазии все равно так и остался не более чем фоном для происходящих событий, поэтому сказать, что данная тематика здесь была раскрыта на высоте, тоже нельзя. На тему «золотой молодежи» куда лучше почитать юмористическо-гиперболические романы Вудхауза, который крайне остроумно и увлекательно высмеивает английскую аристократию.
Как итог - ни один из тематических слоев так и не явил собой богатой пищи для ума и сердца. Закрыв книгу на последней странице, я так и остался в полуголодном состоянии после принятия этого обезжиренного продукта, не богатого не только на калории, но и на специи.
Помимо того, что мне не хватило внятных и четких акцентов, драматургической глубины героев, также не было ощущения той нерушимой сцементированной целостности романа, когда после прочтения в голове остается четкое осознание того, что автор собрал его, словно мозаику, из которой невозможно выкинуть ни единого слова. Постоянно казалось, что что-то можно было бы запросто выкинуть, а что-то и добавить.
Слог, если честно, у автора тоже не самый изящный, хотя иногда Фицджеральд выстреливает очень сочными образами и интересными оборотами, но происходит это достаточно стихийно.
Чтобы быть максимально объективным и не впадать в крайности, не буду утверждать, что роман вышел абсолютно неудачным или бездарным. Нет. Роман – нормальный. Достаточно заурядный, но нормальный.
Но, учитывая значение книги, которая сейчас безапелляционно считается мировой классикой, я начинаю понимать, что в слово «классика» я вкладываю, видимо, куда больше смысла, нежели другие люди, ибо, на мой скромный взгляд, на «классику» этот роман (уж не знаю, как другие. Каюсь, не читал) претендует с большой натяжкой. Особенно если сравнивать этот роман с другими, более великими произведениями той эпохи.