Чтобы не просто прочесть, но с удовольствием прочесть эту книгу вам придется кое-чем пожертвовать. Во-первых, это законы физики. Причем попирает их вовсе не магия, а лично Пратчетт своей авторской волей. По мановению его пера свет может двигаться со скоростью звука, с легкостью создается «четырехмерный аналог всей многомерной вселенной» и прочая и прочая…. Все описания устройства мира, апеллируют не к законам (не смотря на употребление соответствующей терминологии), а исключительно к воображению читателя. Сам Пратчетт противопоставляет свой «Плоскостной мир» мирам, созданным «Создателями с худшим воображением, но лучшими способностями к механике». Ну что ж, с воображением у автора явно все в порядке и если бы на этом мои жертвы ограничились, то я бы, пожалуй, наплевал на законы физики с большой колокольни… Но для адекватного восприятия книги требуется сделать еще один (вполне, впрочем, предсказуемый) шаг – пожертвовать еще и всяческой логикой.
И это весьма логично, ибо легко «попрать» законы физики; легко пересыпать текст выдуманными названиями; а такие слова как «измерение», «реальность» и т.д. не более трудны в написании, чем «картошка» или «меч»… Но трудно создать взамен «попранного» какую-то адекватную замену; трудно сделать новопридуманные слова чем-то большим, чем набор букв; и чрезвычайно трудно связать написанное в какое-то подобие целостной картины (обладающей смыслом). Пратчетту это не удалось. Отсюда появляются сюжетные неувязки, с самого начала книги выпирающие как шило из мешка, а также такие мелочи как: лошади, преспокойно продолжающие жить после того как им распороли брюхо; девицы, носящие за голенищем сапога хлыст размером с копье (хотел бы я на это посмотреть) и т.д.
Заметьте, меня вовсе не смущает сам факт того, что Смерть ходит по улицам «во плоти», а поведение богов в общем-то ничем не отличается от поведения людей. Подобные персонификации и антропоморфизм, во-первых, не новы (герои греческих мифов согласно кивают головами), во-вторых, сами по себе не противоречат логике, если следуют законам воображаемого мира. Но фишка-то как раз в том, что в мире Пратчетта законов никаких нет, кроме авторской воли. Такие словосочетания, как: «немедленно вернула свой пространственно временной континиум», «поверхности Суммы Всех Вещей», «данном конкретном наборе изменений»; являются такими же объяснениями происходящих событий, как «крошки Сорти» являются объяснением действия стирального порошка.
Упоминание о рекламе в этом контексте вовсе не случайно, ибо как реклама, так и Пратчетт своими псевдологичными наборами фраз создает иллюзию объяснения. И эта иллюзия проникает в наш мозг довольно глубоко, ведь логикой и физикой мы уже пожертвовали, защитные барьеры сняты, сознание может некритично воспринимать любой абсурд. В этом-то и есть, по моему глубокому убеждению, секрет притягательности Пратчетта, поскольку ничем иным эта конкретная книга не выделяется.